За свою, в общем-то, короткую жизнь, мне пришлось достаточно много времени провести в разных больницах. Разные пациенты – страдающие и не очень, умирающие и не очень, разные врачи – добрые и просто откровенные сволочи, разные палаты (хотя вру, палаты везде одинаковые). Впрочем, неважно. У меня было много времени (да, и ситуация к тому располагала), чтобы призадуматься о природе зла. Зла, делаемого обычным человеком обычному человеку, творимого темными мистическими силами, или же зла, как последствие каких-то неприятных стечений обстоятельств, которые принято называть злом.

 

И вот, я сидела одна в своей маленькой палате и чувствовала себя той самой лермонтовской царицей Тамарой в высокой тесной башне – сидела и чахла. Со скоростью ураганного ветра носились в моей голове мысли, тревожные и душещипательные. В скором времени доктора должны были мне сказать, будут ли мне делать операцию, буду ли я ходить или инвалидное кресло мне в подарок. И тут мне вспомнилось, что у Тамары – не у той, которая как демон коварна и зла, а у той, которая из восточной повести – был демон-искуситель. Он соблазнял ее такими сладкими речами, такие райские кущи обещал. А мне даже и речей не надо, достаточно предложить избавление от боли и я бы сама ему в объятия кинулась, но по какому-то непонятному стечению обстоятельств демона-искусителя рядом со мной не оказалось. Почему, задумалась я? Почему? Ведь я готова, приходи и бери. В отличие от той Тамары, я даже сопротивляться не буду.

 

Я посмотрела с надеждой на гладкую поверхность стекла, отделяющего меня своей тонкой пластинкой прозрачного небытия от темного вечернего неба. Тьма, тьма, тьма, вездесущая тьма, беспросветная, хранящая свои цветы зла в укромных местах, недоступных человеческому взору. Вот она передо мною, черная пелена ночи, площадка для танца злых духов, вот она, а демона всё нет. Наверное, моя душа недостаточно чиста для него, ведь он охотился за Тамарой, потому что был соблазнен и очарован её невинностью и душевной красотой, он не побоялся вступить за неё в бой с ангелом света и, между прочим, победил, – во всяком случае жизнь девушки он забрать смог. М-да, а я, к слову сказать, далеко не невинная овечка. Но, может, тогда за мной прилетит ангел? Спасать мою грешную душу? Кому из них я больше нужна? Судя по всему, никому. Да, и какая между ними разница! Что есть такое у ангела света, чего нет у демона? Лермонтовского демона, конечно же. Божественная любовь? Но, может, это фикция, да и в чем она выражается?

 

Тут я решила успокоиться и, чтобы случайно не попрать чистое и светлое, для разнообразия порассуждать логически. Демон, соблазнитель Тамары, несмотря на то что он «дух изгнания», всё-таки не потерял своих способностей: он умеет летать, проходит сквозь стены, нашёптывает мысли, навевает образы, скажу даже больше – он умеет творить чудеса, как видно из поэмы, он свободно может общаться и с ангелом света. Демон может всё то же, что и ангел: он и добро творить способен, просто не хочет, не видит в этом смысла. Так что это за изгнание такое? Когда Адам и Ева были изгнаны из рая, они лишились большого количества возможностей, причем приобрели много того, чего им в сущности не сильно хотелось. А изгнанный ангел ничего не потерял? Но подождите, «печальный демон, дух изгнания», – читаю я уже в сотый раз. Почему он печален? Я вновь вчитываюсь в строки, пытаясь их переосмыслить: вот он летит и охватывает взором красоту мира, и «природы блеск не возбудил... ни новых чувств, ни новых сил». Нигде он не находит радости и счастья, то есть всё-таки Бог у него что-то забрал? Опять же любовь? Но это совсем не логично. Бог сам есть любовь, он светит и на грешных, и на праведников, если я не ошибаюсь, – как он может забрать самого себя?

 

Я беру книгу и снова перечитываю Лермонтова с пристальным вниманием. Что же такое у демона изъяли? Это должно быть нечто совсем незаметное, невесомое, то, что не видит обычный человеческий взгляд, возможно даже сам демон не замечает этой отнятой скромной частицы, этого горчичного зернышка, неощутимой энергии, духовной былинки. Что это, что?! Я ищу, анализирую слова и выражения, перечитываю текст вдоль и поперек. Проходит много времени, наступает ночь, но мне всё равно, ведь заняться больше нечем, а так я отвлекаюсь от тяжёлых дум.

 

Что же привлекло его к Тамаре и не привлекло ко мне? Как я помню, красота его не волнует, тем более он видел красоту неба и навряд ли прельстится красотой человеческой. Перечитываю описание Тамары. Мои веки тяжелеют от усталости, взгляд опускается вниз, на безвольные ноги, я с ужасом понимаю какой я стала тяжёлой, теперь те простые движения, которые давались раньше без труда, оказываются совсем не простыми, они не приносят мне никакой радости. Из-за того, что я не могу ходить, я совсем потеряла...

 

Стоп! А ведь, именно после описания того, с какой легкостью и детской непринужденностью двигается Тамара, демон испытывает «неизъяснимое волнение», его охватывают воспоминания о тех временах, когда он еще был ангелом на небе? Его изгнали, и он стал падшим. То есть упавшим, тем, кто потерял лёгкость. Легкость бытия? Нет, скорее просто легкость, то самое невидимое, эфемерное нечто, которое я так упорно искала. Эта тонкая материя была изъята, а с ней исчезла и лёгкость бытия, и радость парения над бескрайними просторами, и счастье созерцания красоты, и всё-всё-всё. Нигде не находит он покоя, потому как ни в чем не испытывает легкости: летит ли он или сидит, размышляя и строя планы. Именно тогда он узрел Тамару, в нём всколыхнулось то чувство, потерянное с падением, и он ощущает её легкость – воздушную, свежую, прекрасную, неутомимую, такую целительную и такую привлекательную. И, конечно, не может устоять, он соблазнен. Но чужую легкость забрать себе невозможно, а если ею попытаться воспользоваться, как это сделал демон, то легкость с легкостью же и ускользает, вознося душу и оставляя на грешной земле нашу бренную оболочку.

 

Тут я, вздохнув, окинула свою бренную оболочку. Теперь стало понятно, почему лермонтовский демон ко мне не заявится. Из-за того, что моя рука соскользнула с этого проклятого гимнастического бревна, я потеряла легкость – возможно, навсегда. И кто я буду без легкости? Тоже стану демоном? Я замечу этот переход или превращусь постепенно? Может, мы все становимся демонами, если теряем легкость? А если её сбережем, то можем стать ангелами?

 

Наверное, поэтому никакой демон ко мне не придет. Зачем ему тратить на меня время, если я все равно стану такой же как он? А если бы я смогла ходить, тогда он наведался бы ко мне? Получается, если рядом нет демона-искусителя, это означает, что я сама стану вскоре демоном? Не знаю...

 

Мне внезапно очень захотелось спать – уснуть так крепко, так глубоко, жестко зарывшись в подушку, чтобы ни одна мысль больше не всплыла из темной пучины этого желанного космического забытия! Ни одна мысль! До самого утра.

 

Конечно, в последующие дни я и думать забыла о Лермонтове, демонах и прочей чертовщине, мои мысли, как вы понимаете, были заняты совершенно другим. Операция прошла успешно. Я хожу с почти прежней легкостью, но ангелом не стала. Это точно.